Часть 1

Аннотация:

Шахта. Здесь почти нет света. Только пыль и вечный мрак. Работай, чтобы выжить, ведь для бедняков в суровом мире иного выхода нет. Шахта приютила мальчика, стала новым домом, однако прошлое не отпускает. И однажды он встретится со своим страхом лицом к лицу

Они вместе решили, что Другу нужно вернуться к остальным куклам. Если сейчас живые не замечают, что из сотни не хватает всего одной, то неизвестно, что может случится завтра. Лишняя опасность.

– Видали, хэх? Мне-то Хозяин вернул одну. Теперь полный десяток! – хвастался потом лысый Элм другим головным.

В тот момент Арк был рядом и только посмеивался про себя.

В Шахте дни шли мимо тебя. Арк вставал затемно, чтобы увидеть подручных Хозяина – пойдут ли сегодня в Шепчущие пещеры? Затем он дожидался, когда уставшие старатели, старший Гар, а, главное, папа вернутся в лагерь. Тогда с Другом, в его пещере, он задерживался до поздней ночи.

Главное, чтобы его самого никто не увидел.

Изобретение своего языка двигалось неплохо. Сперва мальчик честно признался, что не умеет ни читать, ни писать. А Друг неожиданно жестами дал понять мальчику, что понимает написанные в книге слова! Арк был вне себя от радости.

Но разговаривать им было по-прежнему трудно.

Друг сделал жест, мол, скажи что-то. Арк сказал: «Папа работает в шахте». Тогда скелет пальцами показал сделать короче.

– Папа работает, – послушно произнес мальчик.

«Еще короче».

– Папа.

Костяк кивнул. Затем осколком камня в пыли он нарисовал какие-то знаки.

– И это буквы? – недоверчиво протянул Арк. – Какие-то кривые.

Скелет долго глядел на мальчика, но без всяких жестов. Может, это он так хотел укорить?

Дальше Друг попросил повторить слово «папа» еще раз, но медленнее. В момент, когда мальчик произносил слоги, он показывал пальцем на отдельные символы.

– Так пишется? Это я его сам прочитал? – обрадовался мальчик.

Друг кивнул.

– Чтобы столько запомнить, нужно будет много учиться. Ты научишь меня? Да-да? Я тогда найду бумагу и это…как его… Ну, чем пишут!

Чтобы научить Друга хоть как-то говорить, также нужно будет много писать. Но Арк знал, где может раздобыть немного бумаги.

– А как пишется слово «мама»?

В пыли буквы надолго не задерживались, а запомнить столько сразу мальчик не мог. Они нашли относительно ровный участок на стене и выцарапывали новое там.

Таинственный символ они решили не трогать по молчаливому согласию.

Также они придумали, что скелет вместо слов может клацать зубами и двигать челюстью. Влево, вправо, вперед, назад, по центру – уже целых пять букв. Или все же слов? Если при этом сделать кивок, или развернуть немного голову, то это уже совсем иное выражение. А может, все-таки слог?

Арку пришлось отправиться в город рано по утру. Без бумаги вся затея казалась ему едва выполнимой. Сразу после побудки и умывания он помелькал у всех перед глазами тут и там, а затем улизнул.

Выбрался из Муравейника с первыми лучами. Вход в Шахту был спрятан просто внутри какого-то дома на окраине Триврата. Может, кто-то и задавался вопросом, что мужчины и женщины делают в этом строении каждый день, но скорее всего окружающим жителям было все равно. Люди, на удивление, часто не замечают того, что на самом виду.

Он шел и воображал, будто возвращает миру свет каждым своим шагом. Город-в-горе располагался в огромном гроте и смотрел на юг, потому восходящее солнце зальет главную площадь только ближе к полудню. Впрочем, верхняя часть города освещалась фонарями постоянно, потому даже ночью можно было не бояться там заблудиться.

Самое интересное, что Ратуша Триврата на Городской площади стояла ровно на полуденной границе света и тени, никогда не попадая под прямые солнечные лучи даже в самый яркий день.

Арк вышел на широкую улицу, что кольцом охватывала нижнюю часть города, и вновь выходила к Ратуше. Ее так и называли – Кольцевая улица. Ни ворот, ни защитных стен у Триврата не имелось. Чтобы штурмовать Город-в-горе, требовалось сперва еще взобраться на эту гору.

Он торопливо направился через площадь. Прошел прямо по границе тени, которую отбрасывал свод гигантской пещеры в этот ранний час. Дальше мальчик углубился в трущобы, которые располагались еще в черте города, в отличие от его старого дома.

Вскоре Арк остановился на краю небольшого дворика с колодцем между домами. Там он немного постоял, поглядел по сторонам и только потом приблизился и напился ледяной воды.

Говорили, что таких сооружений – общих колодцев – десятки по всему Триврату. Они были придуманы строителями города сотни лет назад, и считались настоящим чудом. Колодцы без перебоев давали воду всем жителям, а сами питались, скорее всего, от подземных водоемов. Точнее не знал никто, но вся система подачи воды была достоянием Города-в-горе. Любая порча даже внешнего вида сооружения жестоко каралась.

Становилось все жарче, и появились первые мастеровые и рабочие. Арк почувствовал аромат домашней еды, который смешивался с запахом нечистот – канава для  отбросов как раз проходила между ближайшими домами. Мальчик отвык от еды по утрам, и его немного замутило.

Вскоре к колодцу приблизился рыжий мальчишка. Шел он чудно – осторожно ступал, держа вытянутую руку перед собой, вертел головой. В другой руке нес пустое ведро.

Арк тихонько обошел вокруг колодца, зная, что мальчишка его не видит. Старый приятель Кер вообще плохо видел все вокруг.

– Отдай сердце! – закричал Арк, хватая рыжего за плечи.

Кер подпрыгнул и чуть не выронил ведро. Мигом повернулся.

– Борго, Арк, я же испугался!

– Не ругайся. Ты всего боишься.

– Тебя давно не было, – округлил глаза Кер.

– У нас теперь новый дом. А ещё я хочу попросить у тебя бумагу. И другие, эти, штуки. Чтобы писать.

На удивление, не смотря на ужасное зрение, Кер хорошо читал и немного умел писать. Для этого ему приходилось вплотную приближать глаза к буквам, но мальчишка старался.

Его отец когда-то служил писарем в Ратуше Триврата. Но теперь они обитали в беднейшем квартале города.

Рыжий смерил его долгим взглядом и недоверчиво спросил:

– Ты решил учиться?

– А что такого? – с вызовом ответил Арк. – Буду папе помогать на работе. Он теперь с торговцами, и нужно много считать и писать.

Кер вгляделся в худую одежду товарища: давно не стиранную безрукавку, драные штаны, едва целые сандалии. Арк надеялся только на то, что мальчишка хотя бы не разглядит мелкие прорехи на штанах да рваные пряжки обуви.

– Я у брата спрошу. Сам понимаешь, – проговорил рыжий, набрал ведро воды и поторопился домой.

Арк остался ждать. Он прошелся туда-сюда по дворику, обошел несколько раз вокруг колодца, еще попил, порисовал в пыли буквы по памяти, затем резко стер их, чтобы Кер вдруг не заметил.

Наконец, тот явился в сопровождении своего брата Пира. Арк, не скрываясь, поморщился при его виде. Пусть они втроем были примерно одного возраста, но Пир вёл себя, словно старший. Наверное, он хотел выглядеть, как главарь банды или опытный наемник. Оттого мог позволить себе быть грубым или жестоким с ровесниками. А еще мог запросто не вернуть взятые взаймы вещи, которых у мальчишек Триврата и так было немного. Но главное – его взгляд. Пир часто смотрел исподлобья, безэмоционально, словно готов был вонзить нож тебе в горло.

– Чего тебе, Арк?

Кер точно не знал про Шахту и Муравейник, а вот Пир – пройдоха – вполне мог. Слухи давно бродили по городу. И благо еще, что без подробностей. А не то пугливый народ Триврата уже громил бы лагерь и колотил кукол. Мало кому понравились бы такие соседи.

– Мне нужна бумага и то, чем пишут. Все вместе, – Арк надеялся, что говорит уверенно и по-взрослому.

Пир прищурился. Его волосы также горели огнем, но были темнее, чем у брата. А светло-голубые глаза, как две льдинки, невольно притягивали взгляд на фоне смуглого лица.

Арк ненавидел его. Он вдруг отчетливо это понял. Ненавидел, потому что боялся. Будто и не было целого года новой жизни, когда он, казалось, позабыл старые обиды.

Наконец, после молчания, Пир сказал:

– Я тоже кое-что хочу. Твой отец в писари заделался, да? Или нет?

– Ну, не совсем…

– Короче, врунишка, достань мне череп. Человеческий.

Арк забыл, как дышать. «Борго, он знает про Шахту! А кто еще…».

Кер повернулся к брату, будто тоже не поверил своим ушам. А тот стоял и широко улыбался. Нагло улыбался, по-хозяйски.

– Только настоящий, – добавил Пир. – Я хочу настоящий череп, Арк.

***

Обратно в Муравейник Арк не торопился. Плелся по улицам Триврата, сам не знал, куда. Чувствовал себя так, будто попал в тупик, в глухой штрек, который вдруг завалило камнями, и воздуха с каждым мгновением оставалось все меньше.

А вокруг бурлил Город-в-горе. Дно огромной пещеры не было плоским. Дома в глубине лезли друг на друга, карабкались по пологому склону, чтобы дальше слиться со стеной пещеры. Многие жилища были высечены прямо в скале, а не построены отдельно. В вышине, под самым сводом, можно было разглядеть ограждения на террасах и балконах. Дома выглядели богаче и просторней. Наверное, где-то там обитал и таинственный Хозяин. И везде были люди. Они шли, бежали, спешили, толкались, говорили, ругались.

Однако сейчас Арк не разглядывал с интересом верхнюю часть города, как делал это обычно.

Мальчик раздумывал, что делать дальше. Если Пир слышал про Шахту и кукол, то наверняка знал и кто-то из взрослых. Ребенку было ясно, что это опасно. И для обитателей Муравейника, и для самого Арка. Потому что разбираться, кто виноват, Хозяин не станет. Вдобавок, рыжий вполне может специально кому-нибудь рассказать, если Арк не принесет ему череп.

Выходило так, что деваться ему было некуда. Только вот достать бесхозный череп в Шахте, полной скелетов, на самом деле не так просто, как кажется.

Мимо сновали посыльные мастеровых, золотари чистили отхожие каналы, каменщики тянули телеги с битым камнем на какую-то стройку. Он инстинктивно огибал прохожих, отступал в сторону, когда было нужно, или останавливался, пропуская спешащих по своим делам людей. Арк брел, не замечая толком ничего вокруг и не ощущая запахов. Везде ему чудились пыль и прах. И таинственный знак никак не шел из головы. Мальчик часто о нем думал.

Лишь к вечеру он добрался до входа в Шахту. Только там осторожность вернулась, и Арк затаился в тихом уголке между домами. Дождался скорого заката, и в тот момент, пока не явились фонарщики, чтобы осветить на ночь Кольцевую улицу, мальчик юркнул в знакомое строение.

Тут же столкнулся нос к носу с Гаром. Мужчина крепко вцепился в его плечо.

– Арк. Нет вечности для гор! Ты знаешь указ Хозяина. Не дальше двора.

– Никто не видел. Правда. Я прятался!

Мальчика прошиб пот.

– Малыш, если что, помочь не смогу. Тогда все. Папку твоего только жаль. Сам знаешь, неспокойно сейчас. Людей, вон, кто-то таскает.

Арк молчал. Снаружи послышались далекие голоса – фонарщики перекрикивались пока шли от одного фонаря к другому, чтобы подлить масла.

Гар отпустил его плечо.

– Так. Узнаю, что шляешься по городу после заката… – И добавил после недолгого молчания: – Иди спать.

В эту ночь Арк побоялся идти к Другу. Решил сразу лечь спать, чтобы не получить от папы тумаков.

Муравейник готовился ко сну. Уже разошлись старатели, жившие в городе. Оставшиеся обмывались остатками воды из бочки в отдельном закутке у дальней стены или ужинали за общим столом. Смех и шутки, вздохи и стоны усталости – лагерь был наполнен жизнью. То было время, когда люди могли заняться своими делами. Иногда кто-то заканчивал работу пораньше, чтобы сходить наверх. Случалось, кто-то болел и не вылезал из палатки. А бывало, что человек вообще не выходил на работу целый день, если имелась крайняя нужда.

Как папа, который каждые четыре-пять дней выходил в город. А возвращался со свежими царапинами и ссадинами. К сожалению, Арк понимал, откуда они взялись. Конечно, бывало они гуляли по Городу-в-горе вместе, но ближе к вечеру отец все равно отправлял его обратно в лагерь.

Постоянные жители Муравейника вместе жили, мылись, ели и, конечно, пили.

– …лекарь сказал. Послушал, да там уже и так ясно.

– Жаль девку. У нее же никого?

– Одна тут. Брат, кажется, был. Только как на север ушел, так и сгинул.

– Да дикари там… Людей жрут!

– Сам ты дикарь! – послышался голос Элма. Арк даже остановился послушать, но его заметили, усадили за стол и сунули в руку краюху хлеба с сыром.

– То нелюдь, хэх. Гарги называются, – продолжил Элм. – Только людей они не жрут, хэх. Понял? Брат мой в столицу ходил с караваном. Так они, хэх, у гаргов этих две седьмицы жили! Пили-ели. Гарги вообще мясо не жрут, хэх.

Арк жевал и с интересом вертел головой. Тут встрял седой мужик без пары зубов:

– Вообще без мяса, что ль?

– Вообще. Трава, коренья, овощи. Хэх, – ответил Элм и осушил стакан вонючего вина.

– Одна трава… Не, я б так не смог! – вскрикнул седой.

– Странно, ты ж баран! – захохотал Элм, и все за столом покатились от смеха.

Арк не смеялся. Понял, что больше ничего интересного, кроме пьяного бреда, тут не услышит. Он уже встал, как вдруг кто-то сказал:

– Жаль Иму. Помянем.

Голоса стихли, как по команде. Арк вдруг вспомнил, как помогал довести ее до лагеря, когда той стало плохо. Ей же нужно было всего лишь отдохнуть?

– Мне сказали… – начал Элм и хлебнул еще вина. – Ее вернут завтра. Будет работать.

Люди окончательно замолчали. Бледные или мрачные лица, слезы в глазах – Арк обвел всех взглядом, не совсем понимая, о чем речь.

– А я всех своих знаю в лицо! – закричал вдруг Элм и хлопнул стаканом по столу.

Удивительно, но сейчас он говорил без своей постоянной усмешки.

А перед сном Арк подслушал разговор отца с Гаром. Мальчик лежал в темноте палатки, когда старший вдруг окликнул папу и попросил выйти к нему.

К тому моменту уже потушили почти все фонари в лагере. Разговоры затихали, то тут, то там слышались кряхтение и кашель.

– Арк! – позвал отец. – Спишь?

– М-м… – притворился мальчик, будто бормочет во сне. Он хорошо умел притворяться спящим, когда было нужно. Снаружи старший топтался на месте.

– Окс, – еще раз позвал папу Гар.

– Иду, – зашипел отец, осторожно выбираясь из палатки.

– Твой опять шлялся в город. Ты бы приструнил его.

Кажется, папа злился. Он заговорил коротко, нервно:

– Арк не при чем. Ты знаешь. Слухи ползут и так. Кто-то болтает по тавернам под кружку пива…

Гар ответил не менее зло:

– Я предупредил. Хозяин разбираться не будет. Наверху, кому надо, Он глотки заткнет. – И добавил уже спокойнее: – Или ты не веришь в Хозяина?

Папа не ответил.

– Ладно, Окс, – заговорил наконец Гар. – Давай остынем. Никто не хочет стать новой куклой. Крайних Он найдет и без нас… Как там Ита?

По шагам можно было догадаться, что папа прошелся из стороны в сторону.

– Хуже. Словно демон. Даже днем. Набросилась на меня, хотела вырвать глаза.

Старший молчал.

– У меня нет больше денег, Гар. Я иногда думаю… – обронил вдруг папа едва слышно.

– Эй, не горячись! Заработаешь. Нельзя же ее так просто… Может, маг какой приезжий будет? Какой-нибудь узел или знак подскажет?

– В это уже не верю, – пробормотал папа. Помолчал и добавил. – Может, ну, может попросить?..

– Не смей! Ему до нас никакого дела.

Они постояли недолго в тишине.

– За парня твоего боюсь, – признался старший. – Сам знаешь, будет проблема – от Его гнева не спасем. А новых кукол и без нас наделают. Люди даже родного не пожалеют за монету. Боргорон этот еще. Тоже нас обвинят в случае чего.

– А Има? – вдруг зло спросил отец. – Тоже без нас?

– Има… Сама виновата. Не надо было плод травить. А то, что Хозяин ее прибрал… Что я мог? Родни нет…

Гар замолк на полуслове и тяжело вздохнул. Буркнул вдруг: «Пойду» и тяжело затопал прочь.

Арк боялся пошевелиться, пока папа укладывался спать. Мальчик долго лежал без сна, пораженный услышанным. Има и ее страшная судьба. Мама и папа. Боргорон. Ему было страшно, однако, в конце концов, все это смешалось в липкий ком кошмара. Еще там мелькал знак из пещеры: две вертикальных черты и одна волнистая, что их пересекала. Какая-то важная мысль, связанная с ним и мамой, постоянно ускользала.

Единственное, что Арк четко понял перед тем, как забыться – ему нужна бумага. Если он больше никогда не сможет подняться наверх, к свету, надо сделать так, чтобы Друг заговорил.

***

Следующей ночью мальчик рассказал Другу про условие Пира – писчие принадлежности в обмен на череп. К тому моменту они уже могли хоть как-то изъясняться друг с другом. Арк старался говорить просто и понятно. Скелет пока не знал многих слов, но выглядело так, будто вспоминал их значение на ходу, как только слышал. Жестами он старался выразить свои мысли, и Арк навострился сносно улавливать мысли Друга.

Костяк постоял без движения несколько мгновений, наверное, в раздумьях. А затем неожиданно кивнул.

– Что? – не понял мальчик.

Друг потрепал его по голове. Затем ткнул себе в грудь.

– Я, – перевел Арк.

Потом скелет сделал загребающее движение руками.

– Э-э, хочу?

«Да».

Несколько раз клацнул челюстью.

– Разговаривать.

Друг показал пальцем на Арка.

– Как я. Как человек.

Скелет еще раз кивнул и протянул мизинец, чтобы сделать «замок» с мизинцем мальчика.

«Верь мне».

И тот верил. Он уже давно понял, что это его единственный настоящий друг. За последний год знакомые мальчишки сверху стали такими далекими и незнакомыми. Дружить с ними совсем не хотелось. А скелет всегда тут. К тому же Арк видел, что тот в нем нуждается. Кукла не сможет выжить здесь сама, в одиночестве.

Мелькнула вдруг мысль, насколько же его Друг одинок. Остальные сородичи – безмозглые и пустые. Взрослые называют их «инструментами». А узнай кто из живых про разумную куклу, то такой не сносить головы. Просто из страха. Старатели привыкли к оживленным скелетам, но все равно лишний раз не спускались в нижнюю выработку.

У Друга был только Арк. Тоже единственный и настоящий. Живой.

«Иди», – попрощался он.

Сам скелет ушел вглубь Шепчущих пещер. Страшно было даже представить, что могло таиться в той тьме. Однако, уже однажды умерший костяк, вероятно, не боялся умереть во второй раз. Или боялся?

Мальчик отправился спать, искренне веря, что все получится. Можно было только надеяться, что никто сразу не заметит пропажу куклы, если та не вернется к утру.

Может быть, ему что-то показалось, когда выбирался из запретного квершлага. Вместо того, чтобы идти прямиком в лагерь, Арк свернул в выработки. Миновал первую, совершенно пустую – местами валялся инструмент, высились кучи битого камня. Замер вдруг у выхода во вторую.

Осевшая после работы пыль легла повсюду тонким слоем, и мальчик заметил цепочку следов. Сердце пропустило удар, но он тут же постарался взять себя в руки, так как в Шахте не могло быть никого чужого. Владелец следов был в обуви, а значит никто из собратьев Друга не решил прогуляться в этот поздний час.

Следы вели глубже. Он двинулся за ними. Тихонько ступая, стараясь не издавать ни звука, спустился по ступеням, глубоко вдохнул каменную пыль и выглянул из-за угла.

В глубине зала, ближе к стене, мерцал огонек фонаря. Разглядеть что-либо оказалось сложно: куклы были повсюду. Замершие без команд, некоторые держали кирки в руках, другие стояли столбом, иные даже сидели.

Насколько знал Арк, головной Тол отдавал на ночь своему звену команду «сидеть». То ли ему было их жалко, что работали без отдыха, то ли чтобы сразу отыскать своих.

Однако все куклы были мертвы. Мертвы и пусты. То был странный и пугающий костяной «лес» посреди подземной пещеры. Арк осторожно двигался среди этих «деревьев», инстинктивно стараясь не задевать. Ему казалось, что любой из костяков испугается и отпрыгнет, стоит его коснуться. Тут же он отметил про себя – живые всегда старались не трогать кукол без причины. Сам он вполне мог толкнуть и подержать Друга за руку, а тот в ответ взъерошивал волосы мальчика и клал ладонь на плечо.

Мертвый кукольный «лес» замирал без движения каждую ночь, и бродить между скелетами не отваживался никто из старателей. Обычно не отваживался. Сам мальчик был не в счет.

Наконец, он разглядел фонарь и живого человека рядом. Мужчина стоял на коленях, бормотал что-то, и его тень дробилась и дрожала на стене, сливаясь с тенями костяков вокруг. Арк замер и залюбовался хаотичным танцем света и тьмы. Кажется, мужчина его услышал, потому что тут же вскрикнул:

– Эй, кто тут, хэх?

– Элм? – мальчик решился выйти к свету.

– Арк, хэх? Борго, ты чего тут бродишь ночью?

Вместо ответа тот не придумал ничего лучше, чем самому спросить:

– А ты?

Только теперь заметил, что головной пьян. Даже сидя он пошатывался, а запах перегара говорил о том, что пьет тот уже не первый день. Элм так и не встал с колен, просто неловко развернулся, показав на ближайший скелет.

– Вот. Има, ты помнишь, хэх, Арка?

– Има? – испугался мальчик и невольно сделал шаг назад.

Он увидел высокую куклу с остатками волос и кусками одежды. От нее еще пахло плотью, как потом вспоминал мальчик. Другие костяки приходили чистыми, а у этого кости были покрыты кусочками истлевшего и подгнившего мяса.

Мужчина нежно взял левую руку скелета без двух пальцев и коснулся губами!

– Прости, прости, Има. Хэ-эх. Арк, мы хотели уйти. Бросить тут все. Шахту эту, пыль, кукол. И уйти наверх. Хэх. А оно вон ка-ак…

– Что случилось? – приближаться Арк не хотел, но и пойти прочь тоже почему-то не мог.

Элм не был ему чужим: в конце концов, он общался с мальчиком больше других, веселился, грубил, но и многое рассказывал и показывал узлы.

– Я не брошу тебя, Има, хэх, обещаю! – головной не ответил и будто бы вообще перестал замечать Арка. – Это все Гар, точно, да? Это все он, хэх. Я знаю, прости, я, хэх, не ругаюсь. Птица летит, пот-что может, а кости идут…пот-что должны. Знаю, что ты не хотела… Он взял тебя силой, бор-рго! Хэх.

Элм заплакал. Он ползал на коленях, всхлипывал, иногда целовал костлявую руку мертвеца и продолжал бубнить:

– Гар… Ты из-за него. Не хот-тела дитя… Има-а-а. Хэ-ик! Гар, Гар, Гар!

Он вдруг вскочил, дернулся в сторону, забыв, что так и держит ладонь мертвой любимой женщины. Скелет дернулся следом, но устоял.

– Не д-держи…меня! Хэ-ик. – Элм с силой бросил ее руку, так, что скелет слегка повело. – Има. П-прости…

Головной бросился обниматься с куклой, а мальчик вдруг сорвался с места. Все это было неправильно. Жутко, противно, мерзко! Он пронесся между костяками, расталкивая их, но те продолжали стоять, выполняя приказ, пересилить который не могли. Некромагия оказалась сильнее смерти.

Его тошнило от увиденного и хотелось плакать от услышанного. Элм не сразу заметил, что мальчик исчез. Уже на ступенях Арк услышал где-то далеко позади крик:

– Сто-ой!

Промелькнули темные коридоры и лестницы – он их даже не заметил. Бежал, не скрываясь. Спасался от страха, что потихоньку копился последние дни: за маму, за Друга, за Элма, сходящего с ума по мертвецу.

Сейчас это рвалось наружу, и Арк жаждал рассказать отцу все без утайки, чтобы не было больше секретов, давящих на сердце…

Он ввалился в палатку. Пусто. Мальчик застыл, хватая ртом затхлый воздух Муравейника. Шумело в ушах, воняло потом, шатало от усталости – а папы не было!

Арк упал и разрыдался от осознания одиночества. Впервые в жизни он понял, насколько ему не хватает родных и близких людей. В его голове крутились картинки, одна ужаснее другой.

Има, пытающаяся отбиться от насильника Гара, но старший оказывается сильнее. Элм, завывающий среди неподвижных скелетов. Друг, сидящий в крохотной пещере на самом дне мира. Папа, который уходит куда-то по тоннелю и не оборачивается на его, Арка, крик. Мама бродит одна в темноте дома; и кровь на стенах от того, что она царапала ногтями камень.

Мама. Мама…

И снова знак, которого он не встречал даже в книге. Нечто, что заставило пустую куклу смотреть, вселило душу в мертвые кости. И дало разум. А может быть, вернуло его?

Знак вернул разум…

Часть 3

Пять лет назад мы переехали из аварийного дома на 8 квартир в свою собственную квартиру
Ипотека, конечно.
Кусок этой кабалы был погашен с нашей трети денег выкупа государством той маленькой двушки.
Это была шлакоблочная двухэтажка, без подвала и с ленточным фундаментом, залитым в 1955 году. В доме не разу не делался капремонт.
Своими силами латали крышу, держали в порядке подъезд, двери входные, убирали территорию.
Квартира у нас была 39,5 кв.м, из них жилая площадь - 29 метров. Комнаты проходные.
Сначала мы с будущим мужем жили с его мамой, потом нам, молодой уже семье, квартиру оставили в наше пользование.
Шестнадцать лет мы прожили там.
Она да, маленькая. Да дом старый.
Но. Теплая, светлая, в хорошем районе города, с удобной логистикой и пешей близостью к магазинам, базарам, кинотеатру, музеям, поликлиникам. Художественная школа в 5 минутах ходьбы.
В то же время на наших улицах мало машин, практически одноэтажная застройка ближайших 2 кварталов. Эдакое село в городе.
В нашем доме была холодная вода и туалет. В окружающих частных домах были деревянные "домики" на улице и вода из общей, уличной же, колонки.
Большая придомовая территория "внутри" улицы, к дому был достаточно длинный проезд, ограниченный заборами соседей.
В этой маленькой квартире было очень много счастья, гостей, смеха, радости. Там же мы решали и переживали наши проблемы и горести, с которыми удавалось справляться. Туда мы привезли двух таких долгожданных детей.
Год назад дом снесли. И окружающие в этом году тоже сносят.
На месте старого всегда растет новое.
Сегодня опять снилась наша квартира. С родными обоями на кухне, с оранжевой шторой, добавляющей солнца и тепла. С мебелью и вещами, с которыми мы жили там. И опять мне говорят во сне какие-то черные люди, раздалбливая стены и заглядывая в внутрь: что вы тут делаете, уезжайте, тут опасно. У меня все внутри бунтует, как может быть опасно тут, когда все очень наоборот.
Просыпаюсь с тяжелым сердцем.
Успокаиваюсь видом своей спальни. Котиками опять вся обложена, волнуются за меня, когда плохо сплю.
В нашей квартире мне очень хорошо, чувство довольства есть. Особенно то, что она лично наша и вообще в ней только ванная по размеру не сильно меньше моей предыдущей кухни.
Но, видимо из-за хронической жадности, память не отпускает ту квартиру.
Интересно, хотя бы временем сны полечатся?